АКВАРИУМ не участвовал в первом советско-американском рок-концерте 4 июля 1987 года, когда на сцену Измайловского стадиона в Москве вместе с АВТОГРАФОМ вышли суперзвезды американского рока - Сантана, ДУБИ БРАЗЕРС, Бонни Райт и Джеймс Тейлор. Но к тому времени Гребенщиков уже принял решение о собственной миссии в восточно-западной рок-дипломатии. Миссия эта принесла свои плоды два года спустя, когда на мировом музыкальном рынке появился диск "Радио Тишина", первый западный альбом Б. Г.
Одним из тех, кто сооружал для Бориса мостик на Запад, был Кенни Шэффер, сорокадвухлетний бизнесмен из Нью-Йорка, ставший антрепренером Бориса и сопродюсером его альбома. Этот "бродяга рок-н-ролла", как он себя сам называет, незримо присутствует в американском шоу-бизнесе с 60-х годов. Свою первую звукозаписывающую студию (для компании "Смэш") Кенни построил еще в 65-м. Некоторое время работал с легендарным Джими Хендриксом и эксцентричным рокером Элисом Купером. Заметен вклад Шэффера в разработку новой технологии записи 70-х. Во всяком случае, появлением - таких привычных ныне - беспроводных микрофонов и гитар мы обязаны во многом ему. В середине 80-х вместе с Мариной Алби, выпускницей Русских курсов, Шэффер образовал "Белку интернэшнл", фирму-посредник в советско-американских сделках. Начав с установки спутниковых антенн для приема в Америке советского телевидения, фирма вскоре решила свести американскую аудиторию с "живым" советским рокером.
Мы беседуем с Шэффером в его квартире, вознесенной высоко над Манхэттеном. Хозяин, сидя на кушетке, где Гребенщиков часто спал во время своих визитов в Нью-Йорк, рассказывает:
- Записать этот альбом было так же трудно, как взять людей с различных планет и посадить их на один астероид...
История создания "Радио Тишины" большей частью записана со слов Кенни Шэффера, кое-что автору удалось узнать и от других людей, так или иначе причастных к работе над этой пластинкой.
Советская дистанция. Бег с препятствиями
"Вам не нужен Борис Гребенщиков. Он же любитель", - было заявлено Шэфферу на его встрече с представителями четырех советских организаций в конце 1986-го. Прибывшая в Москву команда "Белки" после переговоров с ВААП, Министерством культуры, Госконцертом и "Международной книгой" ухитрилась-таки добиться "лицензии" на запись советского рок-музыканта под западной маркой. Алби и Шэффер провели последние месяцы того года, рыская по Москве и Ленинграду в поисках подходящего клиента. Шэффер до сих пор сожалеет о двух месяцах, потраченных впустую на изучение предложенных "культурными властями" кандидатур Стаса Намина, Пугачевой, АВТОГРАФА и АРСЕНАЛА.
- Мы все время слышали имя Бориса, но не могли достать его записей, - вспоминает он.
В декабре "Белке" повезло. Джоанна Стингрей проиграла им две песни АКВАРИУМА из своей "Красной Волны" (пластинки, впервые представившей Западу такие советские рок-группы, как КИНО, АЛИСА и СТРАННЫЕ ИГРЫ). После личной встречи с Гребенщиковым "Белка" прекратила дальнейшие поиски.
- Из всех музыкантов, кого мы встретили в России, только он мог что-то сделать на Западе, - говорит Шэффер. - И только он по-настоящему меня заводил.
По словам Шэффера, именно пластинка Стингрей, звуковая дорожка которой была контрабандой вывезена из СССР в 1986 году, дала толчок западной карьере Гребенщикова. "Красная Волна" также привела в ярость "Мелодию". Фирма вскоре после этого составила пиратский диск из композиций с магнитофонных альбомов АКВАРИУМА, "Дети Декабря" и "День Серебра" и пустила в продажу (без согласия ансамбля).
"Мелодию" отстранили от подписания в марте 1988 года контракта, который гарантировал американской фирме "Си-Би-Эс Рэкордз" первый альбом Гребенщикова и предполагал возможность дальнейшего сотрудничества с артистом. Из четырех советских организаций, куда первоначально обращалась "Белка", в сделке участвовала лишь "Межкнига", владевшая монополией представителя интересов советских артистов, работающих за валюту. Контракт с Гребенщиковым был первым в своем роде, поскольку сам музыкант выступал в нем независимой стороной.
- Мы не принимали контракта до тех пор, пока его не смог подписать Борис, - вспоминает Шэффер. - По советским понятиям, это было неслыханно. Но мы своего добились, и я этим горжусь.
Сокрушительные силы гравитации
После того как контракт был подписан, первой задачей было найти продюсера пластинки. Сам Гребенщиков выбрал Дэйва Стюарта из группы ЮРИТМИКС. Стюарт был одним из целого набора рокеров, которых Шэффер представил Борису во время его первого, с трудом завоеванного визита в США 1987 года. Шэффер рассказывает, что Б. Г. боролся с "сокрушительными силами гравитации", встречаясь, помимо Стюарта, со Стингом, Джорджем Харрисоном, Дэвидом Боуи, Фрэнком Заппой, Игги Попом, Питером Габриэлем и многими другими "звездами" в течение каких-то трех недель в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Встречи были очень теплыми, хотя нельзя сказать, что в них не ощущался "синдром первой встречи в верхах". Кое-кто приходил просто "взглянуть на русского...".
Гребенщиков удивил своих партнеров по АКВАРИУМУ решением работать в основном с западными музыкантами. Группу подобрали быстро.
- У большинства на то, чтобы набрать ансамбль, уходят годы, - говорит Шэффер. - Он сделал это за десять дней.
В группу вошли член АКВАРИУМА бас-гитарист Саша Титов, Олл Ромо на барабанах и синтезаторе, а также три суперзвезды международной рок-сцены: вокалисты Энни Леннокс (партнер Стюарта по ЮРИТМИКС) и Крисси Хайнд вместе с Рэем Купером на ударных (Рэй Купер, самый известный из ударников Элтона Джона, сопровождал того в поездку по Советскому Союзу в 1979-м, когда Джон совершил первое турне западной рок-звезды в Россию).
- Запись прошла вполне гладко, - вспоминает Шэффер. - Все началось во время монтажа (микширование) - очень напряженный период в работе над пластинкой. Запись - это нечто вроде "времени любви". Монтаж - время работы.
"Время любви" началось в мае 1988 года. "С энергией этой музыки ничто не могло сравниться", - говорит Кенни о первой звуковой дорожке для альбома, сделанной в ведущей нью-йоркской студии "Хит фэктори". Черновую запись заглавной песни диска "Радио Тишина" признали такой удачной и в первом варианте включили в альбом. Зато другая песня, записанная в Нью-Йорке, под названием "Драма" (с русским текстом) в пластинку не вошла, хотя очень понравилась Шэфферу и... Джорджу Харрисону.
В июне после благотворительного концерта в Канаде с АКВАРИУМОМ Борис отправляется в городок Морин Хейтс, что в провинции Квебек. Там были записаны "Китай", тонкая акустическая баллада Вертинского на стихи Николая Гумилева и "Смерть Короля Артура", реквием по легендарному королю Англии на слова сэра Томаса Мэлори. Последняя из песен оказалась единственной в альбоме, где большинство исполнителей были русскими (Саша Титов - бас, Петр Трощенков - ударные, Сева Гаккель - вокал, Андрей Романов - вокал и флейта). В то лето Гребенщиков и компания записали еще шесть песен (в Лондоне и Лос-Анджелесе). В британской столице в деле поучаствовал Рэй Купер. Там же была создана песня "Поля Моей Любви" с отчетливыми битловскими эффектами, которые, по словам Шэффера, были данью уважения группе, в свое время "глубоко перепахавшей" Бориса. Вернувшись в Лондон зимой, Гребенщиков заканчивает запись альбома песней "Молодые Львы".
Первое разочарование
В августе 88-го Дэйв и Борис смонтировали запись, - вспоминает Шэффер. - Спустя две недели Борис осознал: то, что получилось, совершенно не похоже на его собственные песни. Они стали слишком отредактированными, слишком "гладкими". Поступать так с записями большинства артистов - обычное дело для западного продюсера. Но Гребенщиков в таком обращении совершенно не нуждался. В общем, в первом "миксе" Стюарт уничтожил своеобразие вокала Гребенщикова, исчезли самые тонкие нюансы его музыки. Все было вытеснено мощным электронным звучанием. Я, как идиот, кричал во все горло, что эта запись - дерьмо. Борис, напротив, не особенно распространялся на эту тему, хотя чувствовалось, насколько он разочарован...
Помимо продюсера с его ярко индивидуальной манерой работы в числе проблем оставались время и бюджет.
- Если ты дебютант с тридцатью днями на монтаж и бюджетом в 100 тысяч долларов, у тебя просто нет возможности исправлять ошибки. Ошибка становится уроком на будущее, - говорит Шэффер.
Первый же визит Стюарта в Россию в ноябре 1988 года все перевернул. После концерта в Ленинградском спорткомплексе им Ленина, где Дейв услышал "живое" выступление АКВАРИУМА и увидел Гребенщикова в толпе поклонников, Борис предстал перед ним в несколько ином свете. Стюарт решил заново смонтировать альбом.
- Он внезапно понял, что его "клиент" - не просто "живой русский", а Борис Гребенщиков, который по меньшей мере равен ему. Хотя они сразу прекрасно сошлись друг с другом, у Дэйва и в мыслях не было, что Борис в России так велик - поэт и более того...
Стюарт смог вернуться к работе над альбомом только в феврале 1989-го. Результат всех приятно удивил.
Муза и маркетинг
Множество забот возникло с маркетингом альбома и самого артиста. Бесконечная череда радио-, теле- и газетных интервью сделала Гребенщикова поэтом, меньше всех доступным Музе. К примеру, в рекламном турне по Западной Европе Гребенщиков дал 75 интервью в шести странах - Англии, Франции, Швеции, Финляндии, Бельгии и Нидерландах, - и все в течение 10 дней.
Можно вообразить дистанцию, отделявшую тот рекламный тур по США и Западной Европе (август-сентябрь 1989-го) от "подпольных" выступлений АКВАРИУМА в советских квартирах в начале восьмидесятых. Гребенщиков появлялся в американских клубах с аудиторией от 400 до 800 человек (больше всего зрителей пришло в Чикаго - около тысячи). Однако, по мнению Шэффера, качество выступлений оставляло желать лучшего. Группа, сопровождавшая БГ в его турне, была подобрана по методу "калькуляции", а не "взаимного притяжения". Аккомпанирующие Борису Титов, пианист Стинга Делмар Браун, перкашист Стивен Скейлз из ТОКИН ХЕДЗ, гитарист Дрю Ж Зинг и ударник Тел Бергман - индивидуально сильные музыканты - до этого никогда вместе не играли. "Все было неплохо, аудитория оставалась довольна, но мы выходили с концерта с чувством, что все могло быть куда лучше", - вспоминает Шэффер.
Только в Амстердаме (на тридцатом концерте турне) ансамбль впервые "попал в ноту" - и группа, и аудитория медитировали вместе, подхваченные потоком музыки...
Американские антрепренеры Гребенщикова считают, что их клиент достиг первой ступени своей международной карьеры - признания имени в США, Японии и Европе. Однако и Шэффер, и вице-президент компании "Си-Би-Эс" Дебби Ньюман отмечают, что результаты могли быть и выше. Дело в том, что момент, выбранный для выпуска "Радио Тишины" в продажу, был явно неудачен. Он разрушил основные планы по маркетингу альбома. Первоначально пластинку предполагалось выпустить в январе (наиболее подходящее время для знакомства публики с первой пластинкой доселе неизвестного автора). За пять месяцев задержки, связанной с переделкой альбома, интерес к ожидаемому дебюту советского рок-музыканта успел развеяться.
Америка ожидала от Гребенщикова "балалаечной музыки с милыми английскими словами". Когда пластинка наконец вышла, журнал "Биллборд" отметил ее "западную рок-стилистику", а некоторые критики (к изумлению Гребенщикова) сожалели об отсутствии в альбоме "славянских минорных аккордов". Ожидаемые "милые английские слова" прессой были расценены как весьма сложная лирика, пусть и не на родном для автора языке.
В числе прочих отзывов были и такие. Журнал "Тайм" назвал стихи Гребенщикова "местами туповатыми". Журналистка из "Филаделфиа инкуайрер", побывав на концерте Б. Г., писала с тревогой, что громкая, техницизированная инструментовка заглушила слова певца. Она почувствовала себя обманутой, поскольку много слышала об особой мистической атмосфере, присущей выступлениям АКВАРИУМА, но не встретила ничего подобного на концерте его лидера. Журналистка опасалась, что музыка Гребенщикова была искусственно выхолощена в угоду западному поп-рынку.
- "Радио Тишина", в конце концов - альбом, сделанный для Запада, и, как отмечал "Биллборд", на сегодняшний день это одна из наиболее коммерчески удавшихся акций "гласности", - рассуждает Шэффер. По его словам, в отношении западной аудитории Гребенщиков действовал как доктор, который прописывает разные лекарства разным пациентам. Однако менеджер и исполнительный продюсер "Радио Тишины", никогда не вмешивавшийся в творческую работу артиста, не вполне согласен с рецептом Гребенщикова.
У Кенни с Борисом вышло крупное сражение по поводу включать или нет в "Радио Тишину" песню АКВАРИУМА 1987 года "Этот Поезд в Огне". Шэфферу хотелось побольше показать Гребенщикова с его "подпольной" стороны, поскольку у Б. Г. на Западе сложился прочный имидж лидера российского андеграунда.
- В пластинке на это нет и намека. Я хотел хотя бы одну песню, чтобы показать этого сукина сына, говорящего "Пошли бы вы все..." в адрес КГБ. Но Борису показалось, что такое будет в диске "не на своем месте". Все во многом объясняется внутренним складом Гребенщикова. Ему кажется, что нечто однажды записанное уже выполнило свою функцию в этой Вселенной и возвращаться к нему - значит возвращаться назад.
По этой же причине Шэфферу пришлось отказаться от мысли, что Б. Г. восстановит для Запада некоторые классические песни АКВАРИУМА.
- Это несовместимо с концепцией Бориса. Я имею в виду главное в ней - таоистский порядок. У него очень определенные убеждения по поводу некоторых вещей, которые к маркетингу или торговле не имеют никакого отношения. Абсолютно!
Честные дивиденды
Хотя коммерческий успех "Радио Тишины" не особенно впечатляет, заглавная песня альбома завоевала недолгую популярность на американских университетских и некоммерческих радиостанциях. Песня поднялась до пятого номера в таблицах современного рока журнала "Биллборд", хотя так и не вошла в "верхние 40" хитов крупнейших радиостанций США. Видеоклип "Радио Тишина", снятый в мае как раз перед выходом пластинки, переносил зрителей "Эм-Ти-Ви" от статуй, карнизов и каналов Ленинграда к нью-йоркскому неону и транспортным пробкам, погружал в холодные воды Невы и в глаза Гребенщикова. В середине лета режиссеры "Эм-Ти-Ви" поставили клип на "тяжелую ротацию", выпуская в эфир четыре раза в день на протяжении двух недель. И опять в "верхнюю двадцатку" "Радио Тишина" не попала.
Со вторым клипом "Открытка" вышла неудача. "Эм-Ти-Ви" транслировала его только однажды прошлой осенью. В "Открытке" специалисты мгновенно распознали будущий "хит". Огромный коммерческий потенциал, заложенный в этой песне, мог бы "потащить" к успеху всю пластинку. Шэффер говорит, что окружение Гребенщикова разделилось на два лагеря по поводу того, какую из двух песен "поставить в фокус", т. е. предложить радиостанциям для трансляции. Победили сторонники "Тишины", поскольку эта песня "демонстрировала цельность Бориса как художника".
Альбом Гребенщикова был довольно большим событием в Японии, где к середине осени продали 20 тысяч его копий по данным "Си-Би-Эс". Однако компания не раскрывает статистики продажи альбома в США. Все же, для Запада или нет сделана эта пластинка, самый большой аппетит на нее у советской публики. В ноябре прошлого года "Международная книга" объявила о продаже 50 тысяч экземпляров альбома, закупленных у "Си-Би-Эс". По данным Шэффера, общее количество экземпляров "Радио Тишины", проданных на западном рынке, превышает 100 тысяч. Надо сказать, что 20 тысяч считается приличным показателем для первого альбома. Хотя... Шэффер первым признает, что положение Гребенщикова далеко от обычного.
Алан Пеппер, владелец нью-йоркского клуба "Боттом лайн" (где начинались карьеры Брюса Спрингстина, Патти Смит, Элвиса Костелло и где состоялся американский дебют Б. Г.), тоже чувствует парадокс происходящего с Гребенщиковым. "То, что Борис уже "звезда" в СССР, может работать на него, но может и вызвать особые ожидания... Обычно новички прорываются к известности после трех-пяти дисков. Так что не стоило ждать чуда..."
Контракт на новый альбом Гребенщикова уже подписан. "Влиятельные люди в "Си-Би-Эс" очень верят в Бориса, - говорит Шэффер. - У них хватит терпения и на шесть пластинок, поскольку артист действительно необыкновенный". Дата выпуска нового диска еще не объявлена, но решено, что Гребенщиков поедет в Англию, чтобы продолжать писать песни на английском.
- В этот раз все будет по-другому, - говорит Шэффер о следующем альбоме или турне. Например, нового продюсера (пока известно только то, что им будет "не Стюарт") сначала пошлют в Ленинград познакомиться с Б. Г. в его собственном русском культурном контексте. А от Гребенщикова, естественно, ожидают хорошего усвоения западных уроков (например, в области современной техники звукозаписи). Шэффер предполагает, что будущий плод рок-миссии Гребенщикова будет иметь отчетливый привкус АКВАРИУМА.
В любом случае то, что Борис Гребенщиков находится на передовой рок-сотрудничества между Западом и Востоком, пойдет на пользу и его собственной стране. Наступило новое десятилетие с рухнувшей Берлинской стеной. Если однажды "хит" Бориса Гребенщикова, вошедший в американские "Топ двадцать", услышат по советскому радио, то... То для "любителя" это будет совсем неплохо.
Диэн МЕЛЦЕР, американская журналистка
Нью-Джерси - Москва, специально для "ЗД" "Московского Комсомольца"
Перевод Игоря ДРОЗДОВА
"Московский Комсомолец" 12.04.1990
"Интервью" у Б. Г.
Сегодня "Борис Гребенщиков" почти всегда пишется только как "Б. Г.". "Б. Г. - это, конечно, давно уже не только человек. Это цельное, сегодня почти академическое, культурное понятие...", - считает Сергей Соловьев. По его мнению, люди делятся на тех, кто знает, что такое Б. Г., и тех, кто об этом ни сном, ни духом. Первым, думаю, повезло больше.
Сквозь пластмассу и жесть
Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья
Там, где мы склонны видеть столбы.
Наверное, это Б. Г. списал с себя.
Андрей Вознесенский назвал его городским Робин Гудом. Бывший студент факультета математики и "русский советский поэт и композитор, руководитель группы АКВАРИУМ, согласно авторскому примечанию к фильму "Асса", Б. Г. больше всего ценит независимость.
Дайте мне спеть эти пять нелогичных нот,
Когда меня можно брать руками.
Родную "Мелодию" АКВАРИУМ интересует незначительно: за 18 лет жизни группы она удосужилась наштамповать лишь три ее диска. Кроме них, передо мной - замечательно умный плакат из белорусской "Крыницы": фотография Б. Г. на "Черном квадрате" Малевича.
"Я бы предпочел, чтобы стихи, которые я пишу, существовали только в музыке, чтобы они были как силы природы. А обо мне чтобы никто не знал", - сказал как-то Гребенщиков, известный чуть ли не всемирно.
Но вот АКВАРИУМ в Минске. Я сумел втиснуться лишь в пятый по счету троллейбус и с площади Свободы поехал к Б. Г ...В зале - выставочном павильоне - за свои четыре с полтиной стояли тысячи людей, сгрудившихся перед такими далекими подмостками; где-то там, перед Б. Г., не ко времени бесновались "фаны", подальше покачивались в такт руки и свечи; к тому же отвратительный звук!.. Да разве так следовало слушать Б. Г.?! Впрочем, я здесь, чтобы поговорить с самим.
Встречаю знакомого журналиста с радио. Он решил взять инициативу в свои руки - полез договариваться с Б. Г. об интервью. Мне было его жаль: Гребенщиков потребовал от радиожурналиста интервью со всей группой и сделал его председательствующим, в то время как АКВАРИУМ "ужинал". За столами - группа, у стен - минские зрители, посредине - этот журналист... Думаю, это был не лучший вечер в его жизни, хоть и в компании с Б. Г. ...Я то и дело выключал свой диктофон, потому что писать, собственно, было нечего: Б. Г. был в состоянии лишь, насмехаясь, издеваться. Однако кое-какие записи я решил сохранить:
Радиожур.: ...Борис сказал, что он - рядовой член группы...
Б. Г.: Нет, я в чине сержанта. Но тут есть и старше чином.
Радиожур.: Устоявшаяся аббревиатура "великий Б. Г." - что это, культ личности?
Б. Г.: Это какой-то другой Б. Г. Это - Безопасность Гос... Белая Горячка (смеется).
Радиожур.: Альбом "Радио "Тишина" - это альбом АКВАРИУМА?
Б. Г.: Честно говоря, это как бы альбом АКВАРИУМА, на котором АКВАРИУМУ не случилось быть. Так что альбом немножко хуже, чем он должен был быть. Но как халява проходит вполне. Крепко сколоченная халява.
Радиожур.: Какие у вас впечатления о фирме "СВ"?
Б. Г.: Такая же фирма, как "Мелодия". Только больше, там этажей сто, в "Мелодии" в Москве - три.
Радиожур.: И впечатления о фирме?
Б. Г.: Лучше всего - у Дюшки впечатления!
А. Романов: Я ее в глаза не видел!
Б. Г.: Я готов сказать свои ощущения по поводу фирмы "СВ" (дует в птичку-свистульку).
АКВАРИУМ: Поет пташечка! Канареечка жалобно поет! Э-эх!
Радиожур.: Ваше мнение о новой пластинке?
О. Скамаров: Я не привык так говорить, когда нет установки на то, как говорить.
Б. Г.: Дело в том, что ЦК КПСС еще не дал указаний по поводу того, что говорить. Поэтому мы не знаем. Мы ждем указаний Съезда или Пленума - как он называется?..
О. Скамаров: Со всей ответственностью, как музыковед, могу сказать, что тут Шнитке рядом и не валялся!
Б. Г.: Мы о-очень уважаем Шнитке...
(Дальше - четырехминутные рассуждения, кто же здесь "валялся" - Шнитке или Бах?)
К "сержанту" Борису подсел Петя Трощенков и, качнув головой, сказал, что пора это кончать. Однако "интервью" продолжалось. АКВАРИУМ сидел одной свойской компанией. Там не было генералов с лампасами и полководцев со звездами; ребята были веселы и плевали на всякие условности типа офицеров и излишней тактичности по отношению к глупцу. Этакая община.
Когда АКВАРИУМ "поужинал", я подошел к Б. Г.
- Легко ли быть богом?
- Попробуйте спросить у Бога.
- В беседе с американским журналистом Дж. Бессманом вы сказали: "Я достиг всего, чего мог, в России"...
- Нет, это неправда. Это была правда на тот момент.
- Новое - это будет революция?
- (неожиданно серьезно) По-моему, хватит одной революции. Хватит крови. Кстати, я и вам тоже не рекомендую революции.
- Латвию, видимо, пока ожидает путь реформ.
- Дай вам Бог! Без крови лучше, потому что не приходится тащить ее на совести.
- Артем Троицкий свидетельствовал, что большую часть своего времени вы проводите за чашкой чая и чтением сказочно-фантастической литературы. Так ли это?
- Нет. На этот интимный вопрос мне отвечать как-то не с руки.
- Человек начинается и происходит из детства. Каким было ваше детство?
- Мое!.. Я помню.
- А вслух?
- А это не относится к разряду моей личной жизни?.. Мое детство? - а мне... не интересно.
- Некоторые упрекают вас в том, что в Америке вы пели на английском. Как вы расцениваете такого рода замечания?
- Хорошо, что упрекают. Но я не должен объяснять. Я не КГБ. Мне было интересно... Я очень хорошо отношусь к Комитету госбезопасности. Меня с ним связывает долгая и тесная дружба в теплой и непринужденной форме.
- И вы надеетесь на продолжение этой "дружбы"?
- Я думаю, наша дружба вечна.
- Однажды, отвечая на вопрос, сильный ли вы человек, вы сказали, что сильный глух ко всему, кроме своей силы, поэтому предпочитаете и надеетесь быть слабым...
- Какой я умный, оказывается!.. Не знаю. Я больше об этом не думаю.
- Но вы это говорили?
- Откуда я знаю?! Вам виднее: вы - журналист. (после паузы) Почему все вопросы к Гребенщикову? Группа вас совсем не интересует! Вы предпочитаете отделять человека от группы?
- Я предпочитаю рассматривать каждого человека отдельно. А всю группу я только что наблюдал.
- (озадаченно.) Да?..
- Плохо отзываясь о журналистах в пресс-центре МИД СССР, вы назвали их "классом". Мне до сих пор непонятна ваша формулировка.
- Класс людей, которые врут больше всех.
- Значит, классы характеризуются только тем, врут они или нет?
- У них работа такая - врать, писать то, что выгодно редактору.
- У всех журналистов?
- Ну, у всех, кого я видел.
- Готов оспаривать... В заключение - пожелания читателям "СМ".
- Главное - не будьте атеистами. Атеист - это проклятие.
"Какой барский голос!" - воскликнул знакомый литературный анатом, едва услышав запись интервью; он откровенно завидовал: "Ныне мало кто умеет так говорить! Чувствуется, что у этого барина пальцы в перстнях!".
Я же поблагодарил Б. Г. за оказанную честь, еще несколько раз "щелкнул" своим "Зенитом" его миротворчески-спокойное лицо среди минских зрителей. Но автобус АКВАРИУМА не приехал, а к Борису косяком за автографом шел люд. Подошел и я - за адресом, чтобы, отправив вот эту публикацию, доказать: наша газета не врет.
Что ты на это теперь скажешь, Борис?
Сергей ШАПРАН
"Советская Молодежь" (Рига) 30.06.1990
Песни не пишутся (интервью с Б. Гребенщиковым)
Это интервью в некоторой степени особенное. Дело в том, что Борис Гребенщиков перестал давать их вообще... В принципе, все, что можно было сказать, он уже сказал, к тому же многое из сказанного было переврано журналистами.
Тем не менее мы встретились на репетиционной точке АКВАРИУМА в конце мая. Борис только что вернулся из долгосрочной поездки по Англии...
- Недавно в ленинградских и московских кооперативных киосках появились записи АКВАРИУМА под названием "Феодализм". Это что, новый альбом группы?
- Такого быть не может! Кто-то опять занялся пиратством! Альбом только готовится к изданию и будет называться "История Аквариума. Том 3". И его еще долго не будет...
- Чем можно объяснить уход многих музыкантов из АКВАРИУМА: Севы Гаккеля, Саши Титова?
- Севка не выступает с нами уже давно. Его темперамент, его характер не подходят для концертной деятельности. А на Сашкин уход повлияли наши личные с ним отношения. Он сейчас занимается массой других, не менее интересных вещей: работает с Курёхиным, Раховым и Кондрашкиным, Ильченко. Кроме того, продюсирует женскую группу КОЛИБРИ. Саша в АКВАРИУМЕ исполнял лишь функцию басиста. Сейчас у него гораздо больше дел.
- Повлияли ли на творчество АКВАРИУМА перемены в твоей личной жизни?
- Никаких перемен в моей личной жизни не произошло!
- Считаешь ли ты, что группа ТРИЛИСТНИК сможет достичь популярности АКВАРИУМА?
- Я как-то не думал об этом. АКВАРИУМ с самого начала не стремился стать популярным.
- Нет ли у тебя желания поиграть в ТРИЛИСТНИКЕ?
- Нет.
- Считаешь ли ты себя лидером АКВАРИУМА?
- У нас нет лидеров. Я всего лишь член группы.
- Кто сейчас в АКВАРИУМЕ пишет большую часть песен?
- Песни пишу я, музыку же делаем все вместе.
- Раньше в среде независимых рок-журналистов особой популярностью пользовался так называемый "Перечень наиболее известных песен АКВАРИУМА с указанием источников вдохновения".
- Да, это меня Артем Троицкий просил сделать. Я ему письмо написал, которое и ходит по Союзу... Мы с ним тогда "рубились", и я пытался ему объяснить, под каким настроением или влиянием написана та или иная вещь. Ну, и что же "Перечень"?
- Просто раньше указывались настоящие авторы или же источники вдохновения. Теперь это все как бы само собой приписывается тебе... Нет-нет, я не хочу тебя ни в чем обвинять, я просто не имею на это права, но...
- Право имеет любой! Но имеет ли это смысл?
- Да, конечно. Оставим эту тему... Пишет ли АКВАРИУМ новые песни?
- А как же? Вот сейчас нам предстоят гастроли по Запорожью, где будем играть новые вещи. Но их немного. Ситуация в стране изменилась настолько, что песни не пишутся. Что-то ушло, а что-то не пришло...
- А разве процесс написания песен как-то зависит от того, что происходит в стране?
- Вот и я раньше думал, что нет. На практике оказалось иначе. Мы ведь сами песни не пишем. Просто через нас проходит то, что уже существует. Если ничего вокруг нас нет, то нам трудно о чем-то петь.
Б. СУРАНОВ
газета "Вечерний Сыктывкар"
опубликовано в газете "Молодежная Смена" 04.07.1990
Эпитафия року
Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет.
Б. Г., АКВАРИУМ
Гребенщиков приехал из Америки и исчез в своих убежищах. В Москве возник внезапно: какие-то съемки, я позвонил, он сказал, что говорить не хочется, но в пять он свободен. В пять он стоял один на продутой ветром мокрой площадке перед телецентром, в черном длинном плаще, широкополой пасторской шляпе, он озяб, никому не было до него дела, и мы сначала проехали мимо: мы его не узнали.
Он оброс бородою, его лицо было лицом странника. Когда-то он сказал: "Мой путь длинней, чем эта тропа за спиной. Но я помню то, что было показано мне". Я очень на это надеялся.
Он сказал, что не жрал с утра, мы завернули в кафе на Щербаковской. Но ел он плохо. В нем жила тревога. Это передавалось.
Поехали ко мне.
- Кофе?
- Угу.
- А почему борода?
- Да нипочему, - отвечал он вяло. - Когда мы были молодые, хотелось каких-то наворотов, и мы все это делали: одевались, раскрашивались там... Теперь это уже не так важно.
- То есть растет борода - пусть растет?
- Ну... не совсем. Мне, например, всегда хотелось носить твид, что-нибудь такое... барское. Вот - купил сейчас твидовые штаны, хожу в них. Ботинки вот купил.
- А раньше?
- Раньше все в тапочках, в сапогах.
- У одежды теряется знаковый смысл?
- Скорей меняется. Ну, вот если бы я сейчас был в костюме, то вел бы себя, как Человек-В-Костюме.
- А галстук-то у вас в доме есть?
- У меня дома нет. Но если б был, то там, наверное, был бы галстук. Мне вообще нравится, чтоб в доме все было. Но, видимо, просто время еще...
Однажды он сказал: "Слишком рано для цирка, слишком поздно для начала похода к святой земле". Через несколько дней позвонил ночью, проездом. Куда? "А-а, в Оптину пустынь. Что-то захотелось..."
* * *
Б. Г. вернулся домой. И - не шелохнулось. "Московский Комсомолец" хмыкнул недоуменно, обнаружив в одном из хит-парадов всплывшее вдруг забытое имя: "Гребенщиков". Где-то в самом конце списка. Прилепилось и сразу исчезло. Он неинтересен нынешним фанам: человек, переживший свою славу. Он сказал, зажав кисти рук в коленях, глядя куда-то в окно:
- Была такая девушка Мелани, на которую все молились в Америке в 60-е годы. Мы с ней выпивали недавно. Про нее уже не помнит никто. Два последних поколения ее просто не знают. Но она жива и сейчас куда более реальна. Я знаю семидесятилетних, которые моложе многих восемнадцатилетних, гораздо интересней и живей. Люди делятся на поколения не по горизонтали, а по вертикали.
* * *
Где-то в начале вертикали малоизвестный в широких и носимый на руках в узких кругах Б. Г. безмятежно предлагал глядевшим ему в рот мальчикам и девочкам:
Друзья, давайте все умрем!
К чему нам жизни трепыханье?
Уж лучше гроба громыханье
И смерти черный водоем!
И все подпевали: ля! ля-ля! ля-ля! ля-ля! Такая была манера сходить с ума. Но - сходили, сходили, а уцелели. Еще и пели. Вот все пели, пели, и однажды ирония начала наливаться фиолетовым сарказмом, и Б. Г. обнаружил, что:
- Мы до сих пор поем, хотя я не уверен, хочу ли я что-то сказать. Из моря информации, в котором мы тонем, единственный выход - это саморазрушение... Мы до сих пор поем, но нам уже недолго ждать.
- Нет у вас ощущения, что с людьми, которые первыми стали делать рок, жить им, случилось что-то необратимое? Они как-то стремительно постарели. Майк Науменко из красивого мальчика с каким-то надменным надломом, с американским голосом за несколько лет превратился... Это человек, который, кажется, не имел права стареть.
- Майк - из людей, которых время выбирает на какой-то срок, ну, вот как Донован, например, был период, когда он делал то, что надо. Его время проходит - и все. Майк такой. Может, и я такой, не знаю, мне трудно судить. Так бывает, потому что имеешь дело с сильнейшей энергией. Музыка как магия: концентрированная энергия. Очень опасная. Пока ведешь себя с ней правильно, она проходит через тебя, и все прекрасно. Но чуть повернешься к ней не тем боком: начнешь себя эксплуатировать или там гнаться за деньгами - все, ты конченый человек. Причем, это видно глазами, происходит физическое разрушение: зубы выпадают, тело разносит, человек седеет на глазах. Все - в считанные месяцы. Не помню, откуда эта фраза: история избирает людей, чтобы они делали ее дело. А когда все сделано, она их просто давит. Единственный способ не попасть под колесо - двигаться вместе с ним.
- Вы двигались, и...
- Мы прошли все круги и с чистой совестью вернулись туда, откуда начинали.
- Туда? Зачем? Столько интересного вокруг...
- Разве? А-а, я понимаю. Нас с самого начала многие интерпретировали как группу чуть ли не политическую. А мы никогда политикой не занимались. Живя в АКВАРИУМЕ, мы практически не ощущали, какая вокруг власть. Как-то обходились. Играли то, что играли, это было безумно интересно. Исполняли собственную жизнь. Может быть, социальными мы казались потому, что пели о реальных вещах? Но это не политика. Мне всегда было интересней писать о том, что длится дольше, чем моя жизнь. Мне скучно писать про Брежнева, про перестройку. Это болтанка на поверхности жизни, а океан как невозмутимо лежал, так и лежит. Меня интересует то, что происходит в глубине.
- Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
- Ну, примерно так.
- Название группы...
- Я ничего расшифровывать не буду.
- Нет-нет, я просто начал говорить о том, как я объяснял для себя АКВАРИУМ. Как экологическую нишу. Комнатный океан. Аквариум - как образ жизни. Я - без ехидства.
- Нет. Это - образ восприятия мира.
- Но все-таки попытка выгородить в окружающем собственное пространство? Чтобы жить не в государстве, не в строе, а в музыке? Один пианист на мой вопрос: почему, когда все лучшие музыканты страны давно на Западе, не уезжает Рихтер? - сказал замечательную вещь, он сказал: а Рихтеру все равно, где жить. Он живет не в стране, а в музыке.
- Правильно. Но я бы уточнил. Не в музыке даже, а просто - по-настоящему. Когда я в деревне, на Валдае, выхожу ночью в лес, это и есть настоящая жизнь. Такая, как в наших песнях. Когда я в городе пробиваю что-нибудь на худсовете или бегаю за коньяком - это забавно, но это ненастоящее. Это вообще не жизнь. Все наши тусовки, запад-восток, интервью, телевидение, актуальные репортажи - не жизнь. При всем моем уважении к "Огоньку", когда я открываю свежий номер его, у меня ощущение, что я листаю древний, архивный журнал. Когда выхожу на улицу и вижу камень - это живое. В нем сотни тысяч лет, и все они здесь, сейчас. Жизнь - камень, трава, луна. АКВАРИУМ имеет дело с реальными вещами. Мы можем плохо с ними обращаться, мы часто вообще этого не умеем, но это реальные вещи. Поэтому мне с журналистами сложно говорить. С шаманами - легко. Со священниками.
Однажды он сказал: "Здравствуй, моя смерть. Я рад, что мы говорим на одном языке".
* * *
- А собственное будущее...
- У меня будущего нет. По неизвестной причине у меня пропало будущее. А в прошлом году вообще исчезла способность к предвидению.
- То есть если вдруг ночью умрешь, это уже ничего? Не страшно, потому что все сделано?
- Я мог спокойно умереть уже в 1987 году, потому что все исполнил. То, чем мы, я имею в виду группу, занимаемся сегодня, - алхимия. Свою функцию мы выполнили, работая с 80-го по 85-й год, сделав весь этот цикл альбомов, начиная с "Синего Альбома", закончив "Детьми Декабря". Все. После этого группа начала физически распадаться: Сашка Куссуль утонул, Севка Гаккель все время говорит, что должен уйти, и правильно говорит, и ушел было, но он человек слабый, поддается на искушения, и я его время от времени сманиваю.
Однажды он сказал: "Мне пора на покой. Я устал быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране..."
Он сказал: "Если б вы знали, как мне надоел скандал!.. Эй, кто там претендует на мой пьедестал?! Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли?"
И еще он сказал: "Ее нет, нет, нет..."
* * *
Когда я сейчас включаю телевизор, я вижу, как по всем каналам его скачет "молодая шпана", выпрыгивая выше головы с тем, чтобы обрушиться в шпагат, и со страшной силой напевает о наболевшем: о грезах и розах на снегу, о ласковом мае и девушках, с которыми прошло успешно или сорвалось рандеву на Бульваре (естественно Роз). Я не понимаю только: почему обо всем этом нужно так громко орать? В мире, где все мы скоро передохнем? Но я вижу у ног страдальцев толпы сострадающих, закативших глаза и ревущих вослед, у них, очевидно, тоже состоялась трагедия на почве недоданных сластей. И я думаю: Господи, вот этой модернизированной попсой, этими нью-ВИА все и закончилось? К этому дело шло? Это их имел в виду тощий, поддавший за кулисами лидер группы АКВАРИУМ, когда, кривляясь, радостно вопил в микрофон, дразня бегущих по проходам дружинников, бегущих хватать и выволакивать его из зала, вырубать ток, вопил: "Сбудется мечта! И наши люди займут места! Под страхом лишения рук или ног - все будут слушать один только рок"? Да, да, разумеется, и хулиганство, и самоиздевка, все нормально, но ведь вышло-то тем не менее по спетому. И слушаем. Просто некуда деться!
А, собственно, разве что-нибудь иное случиться могло? Разве по-иному бывает у нас? Разве разрешенное однажды по законам абсурдного нашего устройства не превращается мгновенно в собственную противоположность? Вот разрешили модернизм: кушайте господа. Обкушивайтесь.
Но куда же исчезло при этом то, что было роком? Нашим, ни на что не похожим, разве что на бунт? Куда делся факт национальной трагедии? Почему взамен скачет на экранах комедия абсурда? Пир во время чумы?
Свирепая особенность нашей структуры в том, что мы и самую запретную форму со временем разрешим. Но со скрипом разрешаем талант. Потому что он - зеркало, откуда черным зевом глядит наша трагедия. Умерших - да, разрешим. Живых? Живых мы отправим в Америку. Пусть там жируют, издаются, пляшут, поют за бешеные бабки.
Что же такого наговорило, пуская пузыри и захлебываясь, выползшее из подвалов на дрожащих кривеньких ножках больное дитя больной страны?
За несколько лет до политиков и публицистов оно сказало о том, что видело из своего подвала. Но в отличие от вышеупомянутых специалистов, выбираясь наверх и подтягиваясь, оно схватилось за оголенный провод. Ток приподнял его над землею. Разряд влил в его беззвучный крик синюю свою силу.
Однажды Б. Г. сказал, сам удивившись: "Кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?"
* * *
Давно ли это было? А теперь оглянитесь... Какие нервные лица: быть беде. Я помню, было небо, я не помню - где. Мы встретимся снова, мы скажем: привет! В этом есть что-то не то...
Мыслим ли рок вне "эпохи застоя"? Может он жить за ее порогом? Рожденный в подземелье, он самим фактом существования означал скандал. Нарывался. Имидж свой выстраивал на противостояние. На драку. Самосожжение. И сколько их сломалось, сгорело, сошло на обочину! Мы платим втройне: за тех, кто шел с нами, за тех, кто нас ждал, за тех, кто никогда не простит нам то, что рок-н-ролл мертв, а мы еще нет...
Но другого пути, вероятно, нет... А вперед - это там, где красный свет...
И мы на полном лету в этом странном пути, и нету дверей, куда мы могли бы уйти. Забавно думать, что есть еще люди, у которых все впереди... Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли? Ее нет, нет, нет...
Группа АУКЦИОН (1989 год): И я случайно в давешней чайной понял секрет: нас просто нет, вот беда... И, видимо, не было вообще никогда... Новый год на дворе. Вьюга, вьюга, и уже полвека ожидание долгожданной весны... Мне так стыдно: я стал предателем!
Рок сполз обратно в свой подвал.
* * *
- Ну так как насчет "молодой шпаны"?
- Хм. Теоретически в этой песне говорилось о том, что должна прийти какая-то волна и смести предыдущую. Но если мы настоящие, то этого не может произойти.
- И все-таки... Может быть, где-то в подвалах?
- Я стараюсь слушать все, что сейчас появляется. Есть кое-что. Ну-у... ВОДОПАДЫ, такая смешная группа...
Смешная группа ВОДОПАДЫ в смешной кассете "Панк-Съезд", действие которого происходит, естественно, в подвале, так иллюстрирует создавшееся положение. Докладчик энергично обращается к собравшимся, подвал весьма меланхолично услышанное комментирует.
Докладчик: Ребята, иные пришли времена!
Подвал (сонно): А сколько их было...
Докладчик: Крутой поворот совершает страна!
Подвал: А сколько их было...
Докладчик: Закончились годы застоя и сна!
Подвал (заинтересовавшись): А сколько их было?
Докладчик: Да лет 25. Перестаньте тужить!
Подвал (в ужасе): Да это же вся наша жизнь!
Жизнь прошла. И всем им стало по 35-40 лет. И Мамонову, и Макаревичу, и Шевчуку. И Б. Г.
Однажды он сказал: "Жить быстро, умереть молодым - это старый клич. Но я хочу быть живым". Нормально.
А рок-н-ролл мертв.
* * *
- Боря, один ваш поклонник, узнав о поездке в Штаты, сказал мне: все, Гребенщиков кончился. Продался, уехал зашибать бабки. Но черт с ним. Хуже: он бросил нас. Мы за ним шли. А он взял и бросил. Предал.
- У меня нет никакой ответственности за идущих следом, есть ответственность только за собственную душу перед Богом. Кстати, я думаю, из-за этого за нами кто-то и шел. Но мы никого никуда не обещали привести. Никогда.
- Сейчас, как всегда, в эпоху разброда и смуты, появилось множество разных мессий, которые обещают всех спасти, научить, они говорят, что знают, как надо. А вы знаете, как надо?
- Нет, я не знаю.
- Так куда вы идете?
- Я даже не могу сказать, что иду. Я чувствую в любой момент, что мне следует делать, я знаю, где мои долги. Но я не плачу по чужим счетам.
- А кто-то мне говорил про кабальный контракт, что связал вас по рукам и ногам...
- Контракт как контракт, 80 страниц. Не думаю, что кабальный. Но что мне даже кабальные условия? Я спрячусь в городе Череповце - меня не то что "Си-Би-Эс", милиция не найдет. Я же русский, тот русский, что всему миру известен как жулик. И что я такого сделал? Появилась возможность, ничуть не изменяя себе, себя, поехать туда, куда, я знал всегда, меня ни за что и никогда не пустят. И вдруг пустили! Вы бы отказались поехать и напрямую пообщаться с людьми, у которых учились, по клочкам узнавали что-то об их жизни, причем не просто пообщаться, а самому пожить, как они? Вы бы отказались? А кто бы отказался? "Предал!.." Мне был дан волшебный шанс, и он до сих пор есть, я снова туда поеду, записывать второй диск. Я жил там, как ребенок в игрушечной лавке. Это было как каникулы...
- От нашей жизни?
- Да. Освобождение. И пришедшее внезапно сознание того, что случившееся со мной - могут абсолютно все. Мой друг уехал в Нью-Йорк, не зная английского, без копейки денег. Сегодня он уже снимает там жилье, рисует картины и продает их... Не надо бояться. У нас же у всех страх.
- Еще бы.
- Я дико боялся. Когда ехал и первое время там. Потом расслабился, потому что ничего страшного со мной не происходило. У нас же у всех комплекс швейцара. У всех советских людей. Ты все время ждешь, что кто-то тебя постукает сзади по плечу: "А вы что здесь делаете? Пройдемте!" И выгонят. Это у нас в крови. В этом сущность великого эксперимента: взять страну и из нормальных людей сделать некую социалистическую общность - советский народ, в котором каждого в любую минуту можно откуда угодно погнать, и он примет это как должное. В Нью-Йорке я гулял по ночам один, и мне дурного слова ни разу никто не сказал. А когда вернулся в Москву - меня снова начало трясти. Вот здесь, у нас, страшно. И в Ленинграде страшно.
- А не появилось желания отвалить навсегда?
- Не-ет. Здесь моя жизнь. Настоящая, страшная. Туда надо ехать... Я называю это "сафари". Я уезжаю, как охотник, коллекционер, Миклухо-Маклай. Я должен сам увидеть пирамиды. Потрогать рукой. Мне это нужно для песен. Но дело-то в том, что такая возможность должна быть у всякого человека. А у нас того, кто ею воспользуется, все еще нередко называют предателем. У нас это в генах.
* * *
Несколько лет - до того, как тронулся лед,- о каменном мире, где выпало жить, о людоедском его устройстве и тоскливом незнании пути орал рок: Какая тоска - не знать, куда пойти. Мы пойдем туда, где разрывается ткань! В одну тюрьму - из другой тюрьмы: нас разбудили в такую кромешную рань! Сметана на бананах, молоко на губах...
Еще бы не оцепенели советские люди, упоенно внимавшие младенческим улыбкам тогдашних знаменитых певцов!
Случайно ли, думаю я сейчас, те певцы одеты были, как чиновники? И чиновные пели тексты, и щеки их были обширны и благоуханны, как у хозяев на портретах? И каждый внимающий им как-то начинал догадываться, что лишь обладатели щек вправе представлять весь советский народ, им руководить и водить его туда-сюда.
Вопли рока нестерпимо и гадостно выплевывали то, от чего хотелось отвернуться, они мордой возили об стол.
Однажды он сказал: "Цветы, что я подарил тебе, будут стоять до утра. Но никто из нас не выйдет отсюда живым".
* * *
- Отчего так много строчек, в которых предчувствие конца?
- Не знаю. Знаю, что во мне это не вызывает печали. Что было, то было, что будет - будет.
- По делам нашим?
- А вырезать десятки миллионов людей - самых независимых, с природным чувством собственного достоинства, лучших, да еще несколько миллионов сверх, на всякий случай, - вы думаете, это даром сойдет?
- Мы и человечество ограбили, выломав из мирового здания стену - целый народ, утверждая при этом, что наше и не наше друг друга исключают. Это замечательное достижение: борьба с общемировой культурой.
- У нас к музыке до сих пор относятся, как к спортивным состязаниям. Чья победит? А культуры не сражаются друг с другом. Это ребенку кажется, когда он случайно увидит родителей в постели, что они борются. А они любят друг друга. И в любви рождаются дети, наделенные свойствами обоих родителей.
Я думаю, в истории человечества у России своя определенная функция: какая-то щемящая духовность. Я не русофил, нет, я люблю Россию, русскую культуру, но вот Чайковского я люблю не за то, что он русский. Я люблю его потому, что у меня от него внутри все начинает щемить. Это не только мое ощущение. И такого нет ни в одной музыке: ни в Европе, ни в Америке, ни в Африке, ни на Востоке. В России есть щемящесть, может быть, потому, что Россия - это великая женственность. И это все ощущают. Но можем это как следует только мы. Хотим - не хотим, умеем - не умеем, порой плохо умеем, но это мы можем. И этого ждет от нас человечество. Я этому учусь. То есть я знаю, чему учиться. Я знаю, что я должен. А уж выйдет ли - Бог знает...
Я не смогу уехать, потому что здесь во всем, как и в музыке, эта щемящая штука. Она питает. Может быть, я поступаю неправильно и буду об этом жалеть, но...
Однажды он сказал: "У каждого дома есть окна, из каждой двери можно сделать шаг".
И еще он сказал: "Теперь ты открыт. Ты отбросил свой щит. Ты повесил мишени на грудь - стоит лишь тетиву натянуть!..
Ты ходячая цель.
Ты уверен, что верен твой путь".
* * *
Рок свое сказал. И уже звучат новые слова, затягивая, как ряской, круг чистой невычерпанной воды. Но лишь когда пустеет колодец, идет в него новая вода. Рок мертв.
Но мы еще нет.
Владимир ЧЕРНОВ
Фото Валерия ПЛОТНИКОВА
"Огонёк" №30, июль 1990
Купить
В июне после благотворительного концерта в Канаде с АКВАРИУМОМ Борис отправляется в городок Морин Хейтс, что в провинции Квебек. Там были записаны "Китай", тонкая акустическая баллада Вертинского на стихи Николая Гумилева и "Смерть Короля Артура", реквием по легендарному королю Англии на слова сэра Томаса Мэлори. Последняя из песен оказалась единственной в альбоме, где большинство исполнителей были русскими (Саша Титов - бас, Петр Трощенков - ударные, Сева Гаккель - вокал, Андрей Романов - вокал и флейта). В то лето Гребенщиков и компания записали еще шесть песен (в Лондоне и Лос-Анджелесе). В британской столице в деле поучаствовал Рэй Купер. Там же была создана песня "Поля Моей Любви" с отчетливыми битловскими эффектами, которые, по словам Шэффера, были данью уважения группе, в свое время "глубоко перепахавшей" Бориса. Вернувшись в Лондон зимой, Гребенщиков заканчивает запись альбома песней "Молодые Львы".
- Повлияли ли на творчество АКВАРИУМА перемены в твоей личной жизни?
И все подпевали: ля! ля-ля! ля-ля! ля-ля! Такая была манера сходить с ума. Но - сходили, сходили, а уцелели. Еще и пели. Вот все пели, пели, и однажды ирония начала наливаться фиолетовым сарказмом, и Б. Г. обнаружил, что:
