Акулий пир (Егор Летов и бульварная пресса)

[Екатерина Борисова]

Предисловие автора в Живом Журнале 03.03.2008
Полторы недели назад Соня Соколова попросила меня написать для Звуков.Ру статью про Летова. Я некоторое время колебалась, но потом полазала по Интернету, почитала там того-сего - и написала. Только не про Летова. Или почти не про Летова.
Дальше началась довольно обычная для Звуков неразбериха, и по итогу моя статья была сверстана в две колонки вместе с другой, гораздо более короткой. Соответственно, мою статью порезали, и к обоим пришпандорили общий заголовок (мой), который ко второй статье не имеет вообще никакого отношения. Получилось, на мой вкус, как-то странно. Поэтому я решила сделать то, чего раньше ни разу не делала - продублировать свой материал в ЖЖ. В полном, непорезанном варианте. Просто главная тема этого материала мне кажется куда более насущной, чем любые персоналии...


Есть такая разновидность споров (или вид спорта?) - когда речь заходит о том или ином покойном артисте, рассуждать, вовремя или не вовремя он умер. Если оставить за скобками этическую несостоятельность подобных разговоров (ибо никто и никогда не умирает вовремя - человек или не успел что-то сказать и сделать, или уже наворотил такого, что не изменишь и не исправишь), то суть их сводится обычно к тому, ушел ли из жизни музыкант (актер, писатель, художник) признанным, вкусившим славы и почестей, реализовавшим свой потенциал и творческие амбиции - или безвестным, недооцененным, так и не создавшим самые главные и лучшие свои вещи. И хотя история не знает сослагательного наклонения, и о событиях неслучившейся части жизни можно всегда лишь гадать - эти гадания возникают снова и снова. И версии могут быть любыми - от более или менее обоснованных изучением жизни и творчества объекта до самых фантастических и спекулятивных. Точно так же как любым может быть и объект. В мировом рок-мартирологе соседствуют имена людей, вознесенных на пьедестал уже после смерти, и тех, кто был кумиром миллионов, но оказался забыт чуть ли не сразу после похорон. И предсказать тут ничего невозможно.

То, что Егора Летова будут оплакивать тысячи людей, было ясно еще тогда, когда никто всерьез не задумывался о вероятной дате его смерти. Культовый музыкант, яркая, незаурядная личность - у таких всегда множество почитателей. Как и врагов. Однако когда Летов умер, эти враги (или недоброжелатели) повели себя неожиданно прилично: в основном промолчали. Одиночные выкрики в Живом Журнале выглядели больше как попытки неумелого эпатажа, нежели как реальное злорадство.

Если взять на себя смелость подводить какие-то промежуточные итоги, можно сказать, что это была хорошая смерть и хорошие проводы. И немолодые усталые циники, и юные "гробоманы" (считавшиеся всегда чуть ли не самой ужасной разновидностью отечественных рок-фанатов) вели себя более чем достойно. И это внушает гораздо большую надежду на долговечность памяти о Летове, чем любые истерики; в этом чувствуется не поклонение идолу, а уважение к творцу, учителю, наставнику. В то, что он жил и пел не зря, иногда с трудом верилось на его концертах, среди беснующейся полупьяной толпы, не видящей, казалось, и не слышащей человека с гитарой на сцене. Теперь в это не только хочется, но и можется верить. Такой вот парадокс. Или тот самый катарсис, о котором неоднократно говорил, писал, пел Егор, и который в последний раз случился с теми, кто его слушал?



Но есть одна гадкая подробность, вопиющая деталь, говорить о которой противно, но необходимо. В ракурсе которой Летов умер особенно, просто катастрофически не вовремя. Умри он лет на 15-20 раньше - яростным андеграундным певцом, известным лишь кругу избранных, или же адептом утопического коммунизма, борцом за "солнечные ценности" - ее бы не было. Умри он лет на 15-20 позже - почтенным панк-мэтром, психоделическим гуру или просто отошедшим от рок-н-ролльных дел философом - ее бы тем более не было. Я говорю о реакции на его смерть нашей бульварной прессы. Которой 15-20 лет назад просто не существовало, и которая, даст бог, через 15-20 лет либо захлебнется собственным дерьмом, либо примет, наконец, хоть сколь-нибудь человеческое обличье. Ибо к тому, что она вытворяет сейчас, слово "человеческое" неприменимо.

Надо сказать, что у самого Летова отношения с прессой всегда складывались непросто. В те годы, когда о роке, а тем паче о панке писал всерьез только самиздат, Егор, прекрасно понимая, что продвижение его музыки и идей впрямую связано еще и с печатным словом, все же крайне дозированно давал интервью, половину которых сочинял сам. И дело не только в том, что перестройка до периферии доходила с опозданием на 2-3 года, и даже в конце 80-х за неосторожно сказанное слово можно было нешуточно поплатиться. Дело в том, что Егор в области печатного слова качество предпочитал количеству: нужно было распространять не просто информацию, а правильную информацию. Не только говорить то, что необходимо, но и быть уверенным, что сказанное будет передано без искажений. Так появились знаменитые "ГрОб-хроники" - летопись создания классических альбомов ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, КОММУНИЗМА и ряда побочных проектов, написанная лично Егором и гулявшая в списках по всей стране; иногда она доходила до слушателей даже прежде музыки. Так появились "интервью с самим собой" - их было несколько и не все назывались так, но они до сих пор лучше и полнее прочих повествуют о том, что было для Летова самым важным. Как в искусстве, так и в жизни.

В 1993-1995 годах, на пике своего хождения в политику, Егор внезапно обратился к центральной прессе - в основном, в силу момента, не музыкальной. И, соответственно, рассматривался там больше как идеолог, чем как рокер. Результат оказался неоднозначным и, похоже, Летова не совсем устроившим. Во всяком случае, в дальнейшем и до сего дня речь снова шла о Летове-музыканте - уже классике направления, "отце сибирского панка" и так далее - и разговоры эти велись в основном в специализированных изданиях. То есть в музыкальных, общекультурных или молодежных. Контролировать всю эту массу статей и рецензий уже не представлялось возможным, однако в отношении интервью Летов вел себя по-прежнему весьма избирательно, иногда даже предвзято; нужно было заслужить репутацию человека "своего" или, как минимум, "правильно понимающего", чтоб к нему подступиться. Побочным эффектом стала определенная нетерпимость к критике или иронии... ну что ж, большой музыкант - тоже человек. Важнее было то, что в результате информационная цепочка музыкант-журналист-читатель/слушатель почти не давала искажений в среднем звене. Возможно, именно с целью минимизировать эти искажения Летов, отказывая в интервью даже опытным журналистам, терпеливо отвечал на повторяющиеся и зачастую не самые высокоинтеллектуальные вопросы поклонников на своем сайте. И, возможно, такая стратегия позволила ему практически свести на нет публикации о нем в желтой прессе. Кроме того, такой эпатажный в глазах рок-сообщества персонаж как Летов давал именно для бульварных СМИ слишком мало поводов писать о себе: не тусовался с модными фигурами, не устраивал скандалов и мордобитий в публичных местах, не светился особо в телевизоре и на радио, не получал орденов и приглашений на светские вечеринки, не женился и не разводился по десять раз в год... то есть вел себя неинтересно. Играл концерты и записывал альбомы, только и всего. Для "акул пера" это не пища.

Есть что-то противоестественное в желании обывателя читать в газетах о том, кто из знаменитостей с кем спит и что ест - но самое малое извращением представляется желание обо всем этом писать. И не надо говорить, что, мол, работа такая - работу каждый выбирает себе сам, и есть подозрение, что в ту разновидность газет и журналов, которую принято называть "бульварной прессой", идут работать те же обыватели, которые жаждут получить вроде как законное право подглядывать в чужие тарелки и постели. Да еще и зарабатывать этим. Как-то в "Школу злословия" был приглашен подобный стервятник, с пеной у рта пытавшийся доказать, что все это "нужно народу". Когда ведущие спросили, хотел бы он, чтоб, к примеру, его умирающую мать фотографировали через окно, он искренне не понял (или сделал вид), какое это имеет отношение к его работе. Хотя сам вроде как фигура публичная, и кто-то из его товарищей по акульему промыслу мог бы рано или поздно услужить народу и таким вот образом.

Иногда в той же желтой прессе появляются обиженные статьи: артист, мол, избил журналиста при исполнении последним служебных обязанностей. На проверку всегда выясняется, какими конкретно были эти обязанности: залезть с камерой в роддом или в больничную палату, задать при всех интимный вопрос, сказать публично пакость. В цивилизованном мире на это есть законы - о защите чести и достоинства, о неприкосновенности жилища, о нарушении приватности. Там тоже случаются перегибы, но законы все-таки есть. И они работают. У нас об этом пока можно лишь рассуждать, а на деле - разве что дать в морду. Иногда помогает. Чаще же становится поводом для новой серии бульварных статеек.

И бессмысленно даже заикаться о нарушении приватности, когда человек мертв. Когда его некому защитить. Когда родные и близкие еще не оправились от шока и не очень соображают, кому и что следует говорить. И некому хлопнуть дверью перед носом у наглеца, твердо сказать "Нет" в телефонную трубку. Или просто послать по матери.

Летов, при жизни почти не дававший акулам желанной пищи, стал сам этой пищей сразу после смерти. В это невозможно было поверить - не то что ожидать. Но это случилось. Не помогло даже то, что смерть его не была ни мистической, ни скандальной. Достаточно оказалось ее внезапности. Ну и, конечно, того, что фигурой Летов все-таки был незаурядной.

Музыкальная и околомузыкальная пресса вела себя по-людски - опубликовала некрологи или эссе, где речь шла о творчестве, о музыке, о вкладе Летова в искусство и чьи-то отдельные жизни. Никто и не помыслил сводить какие-то застарелые счеты или копаться в интимных подробностях. Люди поступили так, как пристало журналистам, а не акулам. Водораздел прошел по внутреннему пониманию сути профессии: доносить до читателя мысль, информацию - или кормить обывателя жареным. "Читатель ждет" и "пипл хавает" - это разный подход. Принципиально разный. Я должна сказать об этом здесь и сейчас, потому что слишком многие путают журналистов и акул. Но отличие в том, что журналистам, наблюдающим творящиеся ныне вокруг Летова акульи пляски, очень хочется пойти и помыться. Хотя они к этим пляскам и не имеют отношения. Зато акулы довольны и горды собой. И никак не могут угомониться.

Вот кому-то из них эта смерть показалась слишком скучной - и появляется заметка о том, что Летов на самом деле умирал в мучениях (автор, видимо, сидел в шкафу и наблюдал). Вот кто-то лезет с вопросами к Наталье и сладострастно описывает ее слезы. Вот кто-то интервьюирует и фотографирует престарелого отца, снимает его монолог на видео и вывешивает в Интернет. В расход идет и Сергей Летов, которого, в его 51 год, корреспондент называет "Сережей". А вот - извольте полюбоваться: "Перед смертью Егор составил список срочных дел: купить мыла, постирать штаны и помыться... Публикуем уникальный документ". Откуда? Зачем? Вопросов о совести и порядочности я не задаю - это слова не из акульего лексикона.

За минувшую неделю из этой смерти они выжали, кажется, все возможное. Описали похороны, варьируя число посетивших и название кладбища. Рассказали о каких-то локальных стихийных фанатских сборищах. Взяли интервью у музыкантов, которые либо не поняли, с кем и зачем общаются, либо не погнушались такого рода самопиаром ("музыкант А. из города Б. сказал, что ужасно переживает" - я не называю имен, не будет им через меня ни большей славы, ни большего позора, бог им судья). Нагнали конспирологии ("музыкант Т. не исключает возможности, что за смертью Летова стояли интересы звукозаписывающих компаний") и обеспечили себе плацдарм для второй серии игрищ ("точная причина смерти Егора Летова станет известна через месяц"). Под раздачу попала даже Земфира: так случилось, что весть о смерти Летова застала ее на московской премьере фильма Литвиновой. В другое время эта премьера стала бы самостоятельным инфоповодом для пары дюжин статей, но стоило ли мелочиться, коли в сети пришла крупная рыба? Стало быть, заголовки гласят: "Земфира посвятила фильм памяти Летова", а описания выражений лиц девушки и ее режиссера и подсчеты времени, которое она провела/проплакала в гримерке, наличествуют в ассортименте. Кстати, Земфира и вправду была расстроена - она ведь выросла на этих песнях, а мероприятие, видимо, отменить было нельзя. Упрекать ее в чем-то нет ни повода, ни смысла. Да и не о ней, в общем, речь.

Я дважды хотела отказаться писать про Летова. Первый раз - когда было решила, что нужен очередной некролог: их всегда тяжко писать. Второй раз - когда прочла все то, что описала чуть выше, и мне показалось, что сейчас любая статья о нем будет расценена как попытка еще одной акулы вовремя схватить кусок мяса. Если вдуматься, то, конечно, не любая. А думать - надо. В том числе и о том, что и зачем мы пишем и читаем.

Поэтому мне бы хотелось попросить коллег-журналистов: давайте пока помолчим. Даже если очень хочется сказать о Летове что-то важное и серьезное - помолчим, хорошо? Чтобы нас не приняли за акул.

Опубликовано на сайте Звуки.Ру 28.02.2008 в сокращенном варианте